Тихая гавань по имени «олово»? 
Олово – один из ключевых металлов для мировой промышленности. Несмотря на стремительное развитие технологий, даже производители новомодных электронных гаджетов не могут обойтись без этого металла. Чего уж тогда говорить о куда более консервативных пищевой и строительной отраслях? И хотя век оловянной посуды давно прошел, спрос на олово продолжает расти, особенно в последние два десятилетия. Попробуем разобраться, что же происходит и как это повлияет на российский рынок?
Мировое олово
Олово – один из старейших по применению металлов в мире. Именно с него, по большому счету, и началась металлургия человечества. Сплавление самородной меди с оловом позволило людям впервые получить новый материал и изделия, обладающие лучшими «потребительскими свойствами», нежели изначально могла предложить природа.
Естественно, что при столь давней истории применения олово относится к одному из самых изученных с точки зрения доступных ресурсов полезных ископаемых. Все, что «лежало на поверхности» в Европе, собрали и выкопали еще в Средние века. Последующие поиски привели европейцев в Юго-Восточную Азию и Латинскую Америку, где они обнаружили довольно богатые месторождения, которые отрабатываются до сих пор. По этой причине региональная структура распределения залежей олова и его добычи во многом совпадает (рис. 1).
По сути, с тех времен никаких существенных и доступных ресурсов выявлено не было. Как бесстрастно фиксирует американская Геологическая служба, за последние 15 лет запасы олова, извлечение которого экономически выгодно, сократились с 7 млн до 4,8 млн т, несмотря на трехкратный рост цен. Однако ситуация не так печальна, как могла бы быть – за тот же период добыча олова возросла всего лишь на четверть. Более того, рост добычи прекратился еще в начале 80-х годов XX века, когда она была практически равна современной и потом даже сократилась. Объяснение этому феномену исключительно экономическое – спад цен на рынке во время и по окончании экономического кризиса 1980–1982 гг. (рис. 2) сделал неинтересным освоение месторождений с высокой стоимостью добычи и переключил внимание производителей на рынок вторичного металла.
В результате за 10 лет добыча по всему миру сократилась с 230 тыс. до 130–150 тыс. т в год и довольно долго держалась на этом уровне. Если не считать Китай, то в последние годы она составляла 150–180 тыс. т. При этом производство рафинированного металла сократилось ощутимо меньше, а в 2000-х вернулось на уровень 1970-х (200–230 тыс. т).
Вклад стремительно индустриализирующегося Китая, разумеется, оказался весомым и в этой отрасли – трехкратный рост добычи и производства сделал его мировым лидером по данным показателям (рис. 3).
Куда расширяться, Китаю еще есть – он только-только достиг уровня потребления олова, сравнимого с ведущими западными державами (рис. 4), и теперь явно будет стремиться достичь их показателей по потреблению на душу населения.
Причем рассчитывать здесь на сильную экономию за счет высоких технологий не приходится. Ведь большинство высокотехнологичных компаний западных стран настойчиво выводят производство электроники и бытовой техники в Азию: как правило, именно в Китай. Результатом подобной политики стал стремительный рост потребности страны в припоях, наложившийся на общее увеличение потребление в силу индустриализации.
Однако, несмотря на вывод значительных производственных мощностей в Юго-Восточную Азию, спрос на олово не торопится сокращаться и на Западе, причем даже в электронном секторе. Так, в США за последние 20 лет сократились запросы на этот металл только со стороны строительства (рис.5). В упаковочной промышленности спрос постоянен, машиностроение, а особенно автомобилестроение, по-прежнему не может отказаться от баббитовых подшипников, да и в других областях применения олово не сдает своих позиций.
А значит, дальнейший рост мирового спроса олову обеспечен.
Олово российское
Российская оловодобывающая и перерабатывающая промышленность пережила за неполную сотню лет и возникновение из небытия, и практически возврат в него.
До 1930-х гг. потребности страны в олове удовлетворялась исключительно за счет импорта. Только в 1932–1937 гг. в Восточной Сибири, Казахстане и на Дальнем Востоке была проведена масштабная геологоразведка, выявившая масштабные залежи этого жизненно важного для металлургии металла. В результате даже в военное время добыча олова стремительно развивалась, особенно в Дальневосточном регионе, преимущественно за счет использования труда заключенных.
Насколько рентабельны подобные методы работы – вопрос спорный, поскольку в условиях плановой экономики и фиксированного курса рубля по отношению к другим валютам нелегко выбрать корректную базу для сравнения. Да и «справедливые» цены на этот металл в разных регионах были весьма различны. Если в США в период Великой депрессии за него с трудом давали $1 за кг (данные USGS), то в предвоенной Европе цены были ощутимо выше из-за резко возросших потребностей машиностроения. Советский Союз, имевший весьма ограниченный доступ к потокам недорогого колониального олова, которое шло океанскими маршрутами в западные страны, вынужден и готов был платить ощутимо дороже. Поэтому себестоимость олова Колымы, на порядок превышавшая расценки мирового рынка, никого не смущала.
Но главная проблема российского олова была даже не в стоимости добычи, а в колоссальной удаленности месторождений от всей имевшейся на тот момент инфраструктуры. Отсутствие электричества, топлива, дорог и весьма краткий период арктической навигации предопределили отказ от переработки руды «на месте».
Характерно, что попытки получения металлического олова в Магадане были предприняты еще в 1937 г., однако центральные власти тут же их запретили, поскольку это потребовало бы поставок дополнительных объемов топлива в регион. Про альтернативные варианты энергоснабжения говорить тогда не приходилось – ГЭС только-только учились строить в гораздо более знакомой Центральной России, про АЭС еще никто ничего не слышал, а уж до остальных способов получения электроэнергии оставалось полвека.
В результате оловянный концентрат с Дальнего Востока ехал через всю страну – переработка производилась в подмосковном Подольске. В войну предприятие было эвакуировано в Новосибирск, где и осталось, превратившись в завод №520 и лишь позднее получив название по основному роду деятельности – Новосибирский оловянный комбинат.
Постепенно, с совершенствованием техники добычи и переработки, с сокращением доли ручного труда и развитием энергетики в восточной части страны, себестоимость производимого олова снижалась, пока не приблизилась к среднемировым ценам. Но тут надо оговориться, что в своих расчетах мы оперировали не официальным курсом доллара в СССР, а «чернорыночным», который был ближе к реальной покупательной способности советской валюты. Если же опираться на официальный курс, то добыча олова в СССР всегда была глубоко убыточна. То, что это не совсем верно, подтверждается довольно длительным сроком существования НОКа после 1991 г. Пережив развал отечественной промышленности и резкое сокращение спроса на олово внутри страны, предприятие до сих пор его экспортирует.
Впрочем, «приблизиться» не значит «достичь» рыночных цен. По нашим оценкам, себестоимость олова, выпускаемого в Новосибирске из отечественного сырья, в кризис не опускалась ниже $10–12 тыс. за т, что довольно высоко по мировым меркам и служит одним из главных источников проблем завода при падении биржевых котировок к указанному уровню.
Вторая (точнее, еще одна первая) проблема предприятия – сырье и его наличие. Качество российских руд в среднем примерно вдвое хуже, чем в основных мировых регионах добычи, а стало быть, и переработка их дороже. Но это если есть что перерабатывать.
Постоянно сокращающееся количество поступающего сырья уже давно входило в стандартный перечень рисков для деятельности предприятия, но после продажи в 2008 г. половины акций компании «Сахаолово» этот риск натурализовался в виде прекращения отгрузок с крупнейшего поставщика сырья для комбината. По словам председателя совета директоров НОКа Владимира Шерстова, «Сахаолово» было крупнейшим поставщиком НОКа с долей до 50% от общих объемов сырьевой продукции. «Однако в 2007 г. ООО «Сахаолово» сократило объем добычи на 70% по сравнению с 2006 г.», – говорил он, объясняя сложившуюся ситуацию.
В правительстве Республики Саха указывали на наличие претензий с обеих сторон: «Сахаолово» было недовольно слишком низкими закупочными ценами, которые предлагал НОК, и предпочло отправлять собственную продукцию на экспорт. Г-н Шерстов же говорил, что у «компании возникли проблемы, связанные с проверкой оловянного концентрата, находящегося в залоге под крупные бюджетные ссуды».
После «развода» с главным поставщиком НОК собирался перейти на импортное сырье, но, судя по динамике производственных показателей, сильно это не помогло.
Столь популярный ныне прием, как диверсификация, на НОКе попытались осуществить на практике еще в 1995 г., организовав припойное производство. Доля припоев стабильно составляла от трети до половины продукции комбината по тоннажу, однако выручка от их реализации не всегда дотягивала и до 20% (рис. 7). А возникающих проблем при продаже было никак не меньше, чем с оловом. Так, сокращение выпуска припоев в 2003 г. комбинат объяснял неудовлетворительной платежеспособностью большинства потребителей на рынке припойной продукции.
Кроме того, на этом рынке довольно высокая конкуренция – только в России действует несколько довольно крупных производителей, таких как Новосибирский завод припоев, «Русское олово», «Рязцветмет» и прочие, а есть еще предприятия поменьше и весьма ощутимый поток импорта, особенно из Китая. В итоге даже сам НОК оценивает свою долю на внутреннем рынке припоев в скромные 12–15%.
Немного лучше положение завода на рынке первичного олова – и по собственным заявлениям, и по нашим оценкам, его доля составляет порядка 25 – максимум 30%. Остальное же приходится на импорт, поскольку других производителей первичного олова в стране нет. Иными словами, из примерно 4,5 тыс. т олова, потребляемого в стране, 3,5 тыс. т поступает из-за рубежа.
Выход из системного кризиса в бизнесе руководство искало в дополнительных источниках заработка, в результате чего в «дочках» предприятия оказались автосервис, стекольный, деревообрабатывающий заводы и даже девелоперская компания. Причем роль «побочных» занятий в доходах быстро стала весьма ощутимой – если в 2005–2006 гг. они приносили не более 10% выручки, то в 2010 г. уже давали четверть всех поступающих на предприятие средств.
Наиболее проблемной «дочкой», пожалуй, оказался запущенный в апреле 2008 г. стекольный завод, показатели EBITDA которого в 2009–2010 гг. оказались отрицательными – 57 млн и 6 млн руб. соответственно. Хотя, с другой стороны, можно сказать, что положительная динамика была налицо.
Впрочем, в 2010 г. оловянному заводу уже было не до «дочек». Продав в декабре 2009 г. 46% акций стекольного завода (по некоторым данным – собственной «внучке» в лице УК «Финансовый менеджер»), буквально через месяц оказавшегося в состоянии банкротства, НОК выплатил доход по нескольким выпускам облигаций, после чего и себя объявил банкротом. А к середине 2010 г. продал еще и контрольные пакеты акций «Дальолова» и «Востоколова». Примерно в то же время к одному из кредиторов НОКа – ИГ «Русские фонды» – отошел еще один важный актив – ООО «Правоурмийское» (рудники в Верхнебуреинском районе Хабаровского края, запасы олова – более 100 тыс. т), который давал комбинату 10–15% сырья, писали «Ведомости».
Лишь весной 2011 г. поступили хорошие известия – удалось договориться с Сибирским банком Сбербанка на предмет реструктуризации долга «Северскстекла» в объеме 560 млн руб.
Но уже в июле 2011 г. на НОКе была введена процедура наблюдения, приостановлены торги акциями и допущена череда невыплат по облигациям. В ноябре того же года, впрочем, арбитражный управляющий Виктор Кугушев поддержал ходатайство НОКа о приостановке производства по делу о банкротстве до июля 2012 г., поскольку рассмотреть требования всех кредиторов, особенно иностранных, за отведенные полгода не удастся.
Стоит заметить, что, по мнению арбитражного управляющего, предпринятые комбинатом шаги могут оказаться лишь отсрочкой для открытия конкурсного производства. «Без диверсификации производственной деятельности и свертывания производства тех видов продукции, которые уже не являются привлекательными на рынке, НОК не справится с долговой нагрузкой», – заметил он в интервью газете «Коммерсантъ» после окончания заседания.
Что же дальше?
Подводя итоги, хочется сказать, что спрос на олово явно не собирается существенно сокращаться в обозримом будущем. Чего нельзя сказать о его запасах. Сейчас их хватает примерно на 18–20 лет, тогда как еще 15 лет назад эта цифра составляла 38–40 лет. Понятно, что геологоразведка поможет их пополнить, но растущий Китай уже весьма ощутимо давит на другую чашу весов.
Если «перевесит» Китай, можно смело ждать роста цен и последующей активизации ломопереработчиков и малорентабельных рудников. И в этом плане интересы России совпадают с китайскими: добыча не слишком богатых руд в вечной мерзлоте на Дальнем Востоке при дефиците транспортной инфраструктуры никогда не будет дешевым занятием. Но если эта добыча там не будет развиваться, то ждать от региона создания инфраструктуры бесполезно – на нее просто нет денег. И высокие цены на сырье в этом смысле – спасение для местных жителей и местной промышленности. Если только законы мировой экономики сработают в России… |
